Скажи-ка, Дядя Гиляй…

Гиляровский в любом месте легко становился своим.

Фото: ru.wikipedia.org

«Дядя Гиляй» - это про него Чехов придумал. И добавил: «Из этой человечины вырабатывается великолепный репортер!»

А «человечина» к тому времени изрядно понатаскался в жизни, хлебнул-побурлачил, повоевал даже, на сцене полицедействовал, в цирке могучими бицепсами поиграл, на потеху публике жонглируя пудовыми гирями... И потянуло его в газету поздно, когда уже почти тридцать стукнуло. Но зато…

Славу свою Гиляровский выстроил на московских хрониках - любил древнюю столицу, буквально дышал ею, знал всякий хоть чем-то примечательный закоулок, и обитателей ее знал и любил. И его тоже любили, этого необычного человека, который мог скрутить монету в трубочку, а кочергу - узлом завязать. Впрочем - и развязать, ежели кому понадобится сия полезная вещь. И был он добр бесконечно, чем тоже людей покорял, помогал всякому, не дожидаясь, когда попросят.

А таких встречал он буквально на каждом шагу - будь то трущобный Хитров рынок, куда вечером постороннему лучше и не соваться, - за игорным столом обмишурят вчистую, напоят «малинкой», после которой человека разденут, вплоть до исподнего, да и выкинут в грязь. А Владимира Алексеевича знали и городовые, и сами обитатели. Последние никогда не трогали. Но не из-за пудовых кулаков и кастета в кармане. А поскольку помалкивать умел Гиляровский, когда надо, а когда и от городового прикрыть.

Еще постоянно содержался у него в кармане маленький перочинный ножичек с лезвием сантиметров пять, но это так, орудие труда навострить: писал Владимир Алексеевич карандашом, но непременно до игольчатой колкости заточенным.

Репортажи из подземной Неглинки сделали Гиляровского по всей столице знаменитостью, потому что полез он в зловонное чрево Москвы не только из профессионального интереса, а прежде всего желая разобраться, отчего это случаются непролазные половодья - всегда в одном месте и непременно сезонно. Нашел, выявил причину, почему заливает центр старого города: возле здания Малого театра в русле Неглинки еще при Екатерине II кирпичная кладка упрятанная и с тех пор ни разу не прочищавшаяся, столько всяческого хлама, грязи скопилось, что плотиной перекрыло путь стокам. И добился, вытребовал у московских властей, чтобы прочистили обветшавшее русло, укрепили своды и стены, - и вздохнула Москва!

А еще, сказывали, обладал он необыкновенной способностью проходить везде: были свидетели, как Гиляровский предъявлял на входе клочок газеты, аккуратно отрезанный, или просто сложенный листок чистой бумаги - и пропускали его, поклонившись. Несомненно, даром внушения он обладал.

Всегда первый - на какое-либо крупное огнище вместе с пожарными подлетал к месту событий. И на месте преступления, не приведи господи, при каком-либо убийстве - он уже рядом со следователем, и его почтительно пропускают, знают, что будет Гиляровский сам по себе, не станет встревать с вопросами - сам видел все, что нужно.

Всю Москву исходил вдоль-поперек, влезал на колокольню Ивана Великого, на самую высокую точку Москвы, где телескоп стоял. Мало ему - так еще и с воздушного шара созерцал древний град. В разных разбойничьих притонах бывал и рассказал о них так, что дух захватывает.

Что и говорить, замечательный репортер. А еще и писатель, поэт… Его «Москва и москвичи» - ничего лучше из написанного о Москве не найти…

Только одного не пойму: зачем он это название позаимствовал у Михаила Загоскина? Была у автора первого русского исторического романа - и великолепного романа - превосходная книга «Москва и москвичи», и бешеным успехом в свое время пользовалась. Жаль, что забыли ныне ее...

А Гиляровского - нет, не забыли.